Неточные совпадения
Она послала за доктором, послала в аптеку, заставила приехавшую с ней
девушку и Марью Николаевну месть, стирать пыль,
мыть, что-то сама обмывала, промывала, что-то подкладывала под одеяло.
Я поднял глаза: на крыше хаты
моей стояла
девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка.
— Вот еще что вздумали! Я, правда, немножко волочился за княжной, да и тотчас отстал, потому что не хочу жениться, а компрометировать
девушку не в
моих правилах.
И вот ввели в семью чужую…
Да ты не слушаешь меня…» —
«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая
моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«Дитя
мое, ты нездорова;
Господь помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси…
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь…» — «Я не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
«Дитя
мое, Господь с тобою!» —
И няня
девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
Феклуша. Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что жизнь такую праведную ведем. А я, милая
девушка, не вздорная, за мной этого греха нет. Один грех за мной есть точно; я сама знаю, что есть. Сладко поесть люблю. Ну, так что ж! По немощи
моей Господь посылает.
Вожеватов. Да в чем
моя близость! Лишний стаканчик шампанского потихоньку от матери иногда налью, песенку выучу, романы вожу, которые
девушкам читать не дают.
— И то правда, — сказал, смеясь, Пугачев. —
Мои пьяницы не пощадили бы бедную
девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их.
Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного
моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной
девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал.
Уловка
моя удалась. Пугачев развеселился. «Долг платежом красен, — сказал он, мигая и прищуриваясь. — Расскажи-ка мне теперь, какое тебе дело до той
девушки, которую Швабрин обижает? Уж не зазноба ли сердцу молодецкому? а?»
— Строгий моралист найдет
мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых, тебе известно, у меня всегда были особенные принципы насчет отношений отца к сыну. Впрочем, ты, конечно, будешь вправе осудить меня. В
мои лета… Словом, эта… эта
девушка, про которую ты, вероятно, уже слышал…
Я подошел к лавочке, где были ситцы и платки, и накупил всем нашим
девушкам по платью, кому розовое, кому голубое, а старушкам по малиновому головному платку; и каждый раз, что я опускал руку в карман, чтобы заплатить деньги, —
мой неразменный рубль все был на своем месте. Потом я купил для ключницыной дочки, которая должна была выйти замуж, две сердоликовые запонки и, признаться, сробел; но бабушка по-прежнему смотрела хорошо, и
мой рубль после этой покупки благополучно оказался в
моем кармане.
— Языческая простота! Я сижу в ресторане, с газетой в руках, против меня за другим столом — очень миленькая
девушка. Вдруг она говорит мне: «Вы, кажется, не столько читаете, как любуетесь
моими панталонами», — она сидела, положив ногу на ногу…
— Я — читала, — не сразу отозвалась
девушка. — Но, видите ли: слишком обнаженные слова не доходят до
моей души. Помните у Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь». Для меня Метерлинк более философ, чем этот грубый и злой немец. Пропетое слово глубже, значительней сказанного. Согласитесь, что только величайшее искусство — музыка — способна коснуться глубин души.
— И без тебя, наказание божие, и без тебя, да! Знакомьтесь,
девушки: Иноков, дитя души
моей, бродяга, будет писателем.
«Может быть, и я обладаю «другим чувством», — подумал Самгин, пытаясь утешить себя. — Я — не романтик, — продолжал он, смутно чувствуя, что где-то близко тропа утешения. — Глупо обижаться на
девушку за то, что она не оценила
моей любви. Она нашла плохого героя для своего романа. Ничего хорошего он ей не даст. Вполне возможно, что она будет жестоко наказана за свое увлечение, и тогда я…»
— А я смею! — задорно сказала Марфенька. — Вы нечестный: вы заставили бедную
девушку высказать поневоле, чего она никому, даже Богу, отцу Василью, не высказала бы… А теперь, Боже
мой, какой срам!
Я запомнил только, что эта бедная
девушка была недурна собой, лет двадцати, но худа и болезненного вида, рыжеватая и с лица как бы несколько похожая на
мою сестру; эта черта мне мелькнула и уцелела в
моей памяти; только Лиза никогда не бывала и, уж конечно, никогда и не могла быть в таком гневном исступлении, в котором стояла передо мной эта особа: губы ее были белы, светло-серые глаза сверкали, она вся дрожала от негодования.
При Татьяне Павловне я вновь начал «Невесту-девушку» и кончил блистательно, даже Татьяна Павловна улыбнулась, а вы, Андрей Петрович, вы крикнули даже «браво!» и заметили с жаром, что прочти я «Стрекозу и Муравья», так еще неудивительно, что толковый мальчик, в
мои лета, прочтет толково, но что эту басню...
«То, что она не дворянка, поверьте, не смущало меня ни минуты, — сказал он мне, —
мой дед женат был на дворовой
девушке, певице на собственном крепостном театре одного соседа-помещика.
Это — строгий тип,
мой друг, девушка-монашенка, как ты ее раз определил; «спокойная девица», как я ее давно уже называю.
— Нет, дедушка,
мой — не такой человек. Не то что глупостей каких, он как красная
девушка. Денежки все до копеечки домой посылает. А уж девчонке рад, рад был, что и сказать нельзя, — сказала женщина, улыбаясь.
— Если вы захотите осмотреть
мою мельницу, Софья Игнатьевна, — говорил Привалов, прощаясь с
девушкой, — я буду очень счастлив.
— Я устала… — слабым голосом прошептала
девушка, подавая Лоскутову свою руку. — Ведите меня в
мою комнату… Вот сейчас направо, через голубую гостиную. Если бы вы знали, как я устала.
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи
девушек сделали бы на
моем месте именно так…
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в самом деле Привалов жить в
моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая
девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Я имею к вам поручение: этот самый
мой брат, этот Дмитрий, оскорбил и свою невесту, благороднейшую
девушку, и о которой вы, верно, слышали.
— Maman, я не хочу слушать таких выражений о
девушке, которая будет
моею женою.
— Вот мы теперь хорошо знаем друг друга, — начала она, — я могу про вас сказать, что вы и хорошие работницы, и хорошие
девушки. А вы про меня не скажете, чтобы я была какая-нибудь дура. Значит, можно мне теперь поговорить с вами откровенно, какие у меня мысли. Если вам представится что-нибудь странно в них, так вы теперь уже подумаете об этом хорошенько, а не скажете с первого же раза, что у меня мысли пустые, потому что знаете меня как женщину не какую-нибудь пустую. Вот какие
мои мысли.
Вот какое было общее впечатление
моего первого посещения. Мне сказали, и я знала, что я буду в мастерской, в которой живут швеи, что мне покажут комнаты швей; что я буду видеть швей, что я буду сидеть за обедом швей; вместо того я видела квартиры людей не бедного состояния, соединенные в одно помещение, видела
девушек среднего чиновничьего или бедного помещичьего круга, была за обедом, небогатым, но удовлетворительным для меня; — что ж это такое? и как же это возможно?
Но при всем
моем стыде — смешно сказать, Вера Павловна: при
моем стыде, а ведь это правда, — я все-таки сказала: «Как это вы захотели приласкать меня, Александр Матвеич?» А он сказал: «Потому, Настенька, что вы теперь честная
девушка».
— Вы все говорите о недостаточности средств у нас,
девушек, делать основательный выбор. Вообще это совершенная правда. Но бывают исключительные случаи, когда для основательности выбора и не нужно такой опытности. Если
девушка не так молода, она уж может знать свой характер. Например, я свой характер знаю, и видно, что он уже не изменится. Мне 22 года. Я знаю, что нужно для
моего счастия: жить спокойно, чтобы мне не мешали жить тихо, больше ничего.
— Сашенька, друг
мой, как я рада, что встретила тебя! —
девушка все целовала его, и смеялась, и плакала. Опомнившись от радости, она сказала: — нет, Вера Павловна, о делах уж не буду говорить теперь. Не могу расстаться с ним. Пойдем, Сашенька, в
мою комнату.
Я тут же познакомилась с некоторыми из
девушек; Вера Павловна сказала цель
моего посещения: степень их развития была неодинакова; одни говорили уже совершенно языком образованного общества, были знакомы с литературою, как наши барышни, имели порядочные понятия и об истории, и о чужих землях, и обо всем, что составляет обыкновенный круг понятий барышень в нашем обществе; две были даже очень начитаны.
— Да, а вот мне и работать нельзя. Какие добрые эти
девушки, находили мне занятие по
моему здоровью. Я их всех буду благодарить, каждую. Скажите и вы им, Вера Павловна, что я вас просила благодарить их за меня.
Такие мысли не у меня одной,
мой милый: они у многих
девушек и молоденьких женщин, таких же простеньких, как я.
Мы прошли 6 или 7 комнат, в которых живут
девушки (я все говорю про первое
мое посещение); меблировка этих комнат тоже очень порядочная, красного дерева или ореховая; в некоторых есть стоячие зеркала, в других — очень хорошие трюмо; много кресел, диванов хорошей работы.
Вот я так и жила. Прошло месяца три, и много уже отдохнула я в это время, потому что жизнь
моя уже была спокойная, и хоть я совестилась по причине денег, но дурной
девушкою себя уж не считала.
И, может быть,
девушка отвечает: — «Друг
мой, я вижу, что вы думаете не о себе, а обо мне.
— Теперь я нашла трех таких
девушек. Ах, сколько я искала! Ведь я,
мой миленький, уж месяца три заходила в магазины, знакомилась, — и нашла. Такие славные
девушки. Я с ними хорошо познакомилась.
— Уж не Настенька ли,
моя знакомая, не
девушка ли барышни вашей?
Не успел я расплатиться со старым
моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как
девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.
Я быстро обернулся… Взор
мой упал на красивого молодого человека в фуражке и широкой куртке; он держал под руку
девушку невысокого роста, в соломенной шляпе, закрывавшей всю верхнюю часть ее лица.
Молю тебя, кудрявый ярый хмель,
Отсмей ему, насмешнику, насмешку
Над
девушкой! За длинными столами,
Дубовыми, за умною беседой,
В кругу гостей почетных, поседелых,
Поставь его, обманщика, невежей
Нетесаным и круглым дураком.
Домой пойдет, так хмельной головою
Ударь об тын стоячий, прямо в лужу
Лицом его бесстыжим урони!
О, реченька, студеная водица,
Глубокая, проточная, укрой
Тоску
мою и вместе с горем лютым
Ретивое сердечко утопи!
Земляничка-ягодка
Под кусточком выросла;
Сиротинка-девушка
На го́ре родилася.
Ладо,
мое Ладо!
Земляничка-ягодка
Без пригреву вызрела,
Сиротинка-девушка
Без призору выросла.
Ладо,
мое Ладо!
Земляничка-ягодка
Без пригреву вызябнет,
Сиротинка-девушка
Без привету высохнет.
Ладо,
мое Ладо!
Моя беда, что ласки нет во мне.
Толкуют все, что есть любовь на свете,
Что
девушке любви не миновать;
А я любви не знаю, что за слово
«Сердечный друг» и что такое «милый»,
Не ведаю. И слезы при разлуке,
И радости при встрече с милым другом
У
девушек видала я; откуда ж
Берут они и смех и слезы, — право,
Додуматься Снегурочка не может.
Какая-то барыня держала у себя горничную, не имея на нее никаких документов, горничная просила разобрать ее права на вольность.
Мой предшественник благоразумно придумал до решения дела оставить ее у помещицы в полном повиновении. Мне следовало подписать; я обратился к губернатору и заметил ему, что незавидна будет судьба
девушки у ее барыни после того, как она подавала на нее просьбу.
Мне нравилась наивная
девушка, которая за себя постоять умела, и не знаю, как это случилось, но ей первой рассказал я о
моей любви, ей переводил письма.
Надобно было положить этому конец. Я решился выступить прямо на сцену и написал
моему отцу длинное, спокойное, искреннее письмо. Я говорил ему о
моей любви и, предвидя его ответ, прибавлял, что я вовсе его не тороплю, что я даю ему время вглядеться, мимолетное это чувство или нет, и прошу его об одном, чтоб он и Сенатор взошли в положение несчастной
девушки, чтоб они вспомнили, что они имеют на нее столько же права, сколько и сама княгиня.
Как-то утром я взошел в комнату
моей матери; молодая горничная убирала ее; она была из новых, то есть из доставшихся
моему отцу после Сенатора. Я ее почти совсем не знал. Я сел и взял какую-то книгу. Мне показалось, что
девушка плачет; взглянул на нее — она в самом деле плакала и вдруг в страшном волнении подошла ко мне и бросилась мне в ноги.
Только в том и была разница, что Natalie вносила в наш союз элемент тихий, кроткий, грациозный, элемент молодой
девушки со всей поэзией любящей женщины, а я — живую деятельность,
мое semper in motu, [всегда в движении (лат.).] беспредельную любовь да, сверх того, путаницу серьезных идей, смеха, опасных мыслей и кучу несбыточных проектов.